Джеймс Джойс, полагавший себя даром Божьим литературе вообще и модернизму в частности

Когда идешь по улице Дублина и практически натыкаешься на памятник Джойсу - очень хороший памятник, ведь Джойс ненавидел памятники. Однажды он вместе с другом проезжал на такси мимо парижской Триумфальной арки. Друг поинтересовался, как долго может гореть вечный огонь. «До тех пор, пока неизвестный солдат, которому все это уже давно надоело, не поднимется из могилы и не задует его», — заявил Джойс. Так вот Джеймс Августин Алоизиус Джойс не поднялся из своей швейцарской могилы, чтобы прийти сюда, где им пропитано буквально все, - и не уничтожил памятник (и другие себе памятники) - и, значит, памятник хороший!

Джеймс Джойс, полагавший себя даром Божьим литературе вообще и модернизму в частности - фото 1Джойс родился 2 февраля 1882 года в достаточно обеспеченной семье ирландских католиков, но детство его омрачалось пьянством и мотовством отца. После смерти Джона Джойса у Джеймса спросили, кем был его отец, и тот ответил: «Банкротом». Тем не менее отцовской зарплаты сборщика налогов вполне хватало на то, чтобы отправить маленького Джимми в престижную частную школу и поддерживать его материально, пока он готовился стать врачом. Тут-то Джеймса и укусила муха писательства, и все мечты о том, чтобы оплатить отцовские долги, пришлось позабыть. В 1904 году Джойс встретил Нору Барнакл, обольстительную горничную, которая стала спутницей его жизни. Рассказывая о бегстве сына из дома с женщиной по фамилии Барнакл, Джон Джойс едко повторял: «Теперь она от него ни за что не отлипнет». Шутка Джойса-старшего станет понятнее, если знать, что фамилия Barnacle переводится как «морская уточка» — моллюск, который прилепляется к днищу корабля.
Как и многие бывшие католики, Джойс в один прекрасный момент отвернулся от всех, кто был причастен к формированию его личности: от семьи, страны и церкви. Фраза «Non serviam» («Я не служу»), которую произносит главный герой романа «Портрет художника в молодости», могла бы стать девизом автора. Его сборник рассказов «Дублинцы» был отвергнут в двадцати двух издательствах, а в одном даже сожжен, поскольку руководство сочло его отвратительным с точки зрения морали и «непатриотичным в части описания Дублина». «Улисс» был запрещен в Америке до 1933 года. Отчасти злясь на тупость и ограниченность соотечественников, а отчасти желая открыто жить с Норой «во грехе», вне брачных уз, Джойс большую часть своей жизни провел в Европе: главным образом в Париже, Цюрихе и Триесте. Здесь он жил и творил в свое удовольствие, и идиллию его нарушали только войны
Основным предметом забот Джойса было здоровье. С самого детства у него обнаружились проблемы со зрением. Он носил очки с толстенными стеклами и перенес одиннадцать операций по поводу близорукости, глаукомы и катаракты. В ходе одной из операций на левом глазу ему полностью удалили хрусталик. Другой проблемой были плохие зубы. В годы бедности молодой писатель часто питался одним только какао и не мог позволить себе услуги дантиста, которые понадобились ему из-за такой сладкой диеты. Его зубы буквально гнили на корню, что привело к воспалению радужек, а это лишь ухудшило и без того снижавшееся зрение. Сетуя, что нужные слова для «Улисса» он уже подобрал и нужно только расставить их в правильном порядке, Джойс не шутил. Последнюю треть своей жизни писатель был почти полностью слеп.
Джойс был без ума от женщин, но одна деталь женской анатомии особенно не давала ему покоя. Когда при нем рассказали историю о короле-людоеде, который выбирал себе супруг по размеру ягодиц, Джойс произнес: «Я искренне надеюсь, что, когда большевики наконец захватят весь мир, они освободят этого лишенного предрассудков монарха».
Всю свою жизнь Джойс панически боялся двух вещей: собак и грозы. Происхождение первой фобии вполне понятно: в детстве он кидал камушки на пляже, и его укусила за подбородок бездомная собака. А за второй из своих страхов Джойс должен был благодарить гувернантку. Эта ревностная католичка внушала мальчику, что гроза — проявление гнева Господня, и требовала, чтобы он крестился, как только завидит вспышку молнии. Джойс и повзрослев всякий раз трясся при звуках грома. Когда кто-то спрашивал у него, почему он так реагирует, Джойс отвечал: «Вам не понять, вы ведь не росли в католической Ирландии».

Джеймс Джойс, полагавший себя даром Божьим литературе вообще и модернизму в частности - фото 2Джеймс Джойс, полагавший себя даром Божьим литературе вообще и модернизму в частности - фото 3Джеймс Джойс, полагавший себя даром Божьим литературе вообще и модернизму в частности - фото 4Джеймс Джойс, полагавший себя даром Божьим литературе вообще и модернизму в частности - фото 5Джеймс Джойс, полагавший себя даром Божьим литературе вообще и модернизму в частности - фото 6Джеймс Джойс, полагавший себя даром Божьим литературе вообще и модернизму в частности - фото 7

10 января 1941 года Джойс почувствовал ужасную боль в желудке и был доставлен в цюрихскую больницу. Ему поставили диагноз «прободная язва двенадцатиперстной кишки», вскоре он впал в кому и пришел в себя, только чтобы произнести последние слова: «Меня что, никто не понимает?» Католический священник предложил провести его похороны, однако Нора отказалась от его услуг, заявив: «Я не могу так с ним поступить». Джойс похоронен на цюрихском кладбище Флюнтерн под простой мемориальной доской.
Последний роман Джойса «Поминки по Финнегану» известен тем, что мало кому понятен и совершенно нечитабелен. Есть версия, что к этой нечитабельности приложил руку Сэмюэл Беккет, у которого были проблемы со слухом. Ко времени написания романа Джойс почти совсем ослеп, поэтому надиктовывал текст Беккету. Как-то раз во время работы раздался стук в дверь, но Беккет, со своей тугоухостью, этого не услышал. «Войдите!» — сказал Джойс, и Беккет послушно записал его слова. Когда Беккет перечитывал автору законченный отрывок, Джойсу так понравилось это «Войдите!», что он решил оставить его в тексте.
Наверное, иначе не могло и быть: самой верной оценкой своего творчества Джойс считал фразу одного критика: этот писатель из числа тех редких дарований, которые «пишут только шедевры». Как-то раз Джойс сказал У.Б. Йейтсу: «Мы с тобой оба скоро будем забыты», — однако, пребывая в менее пессимистичном настроении, Джойс считал себя даром Божьим современной литературе. После его смерти прошло почти восемь десятков лет, и теперь мало кто с ним не согласится.

 

 

 

Геннадий Орешкин

Категория: Экология культуры
Опубликовано 02.02.2019 12:01
Просмотров: 836